Муаррон. Ушли. Ушли. Чтоб вас
черти унесли, дьяволы, черти… (Хнычет.) Я несчастный мальчик, грязный… не спал два дня… Я никогда не сплю… (Всхлипывает, ставит фонарь, падает, засыпает.)
Ребятенки тут поодаль в бабки играли. Меткий удар — легким словом подстегнуть первое дело… Ан и их зацепило: руками машут, голоса
черт унес. Испужались они, вздумали было зареветь, да и рева-то нет… Прыснули они тихими воробьями по хатам к матерям. Какая уж тут, без крика, без визга, игра.
Неточные совпадения
Быть может, он для блага мира
Иль хоть для славы был рожден;
Его умолкнувшая лира
Гремучий, непрерывный звон
В веках поднять могла. Поэта,
Быть может, на ступенях света
Ждала высокая ступень.
Его страдальческая тень,
Быть может,
унесла с собою
Святую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас,
И за могильною
чертоюК ней не домчится гимн времен,
Благословение племен.
Спустя немного времени один за другим начали умирать дети. Позвали шамана. В конце второго дня камлания он указал место, где надо поставить фигурное дерево, но и это не помогло. Смерть
уносила одного человека за другим. Очевидно,
черт поселился в самом жилище. Оставалось последнее средство — уступить ему фанзу. Та к и сделали. Забрав все имущество, они перекочевали на реку Уленгоу.
— И слава богу! пусть
унесут вас
черти отсюда: просторнее будет. Да пусти прочь, негде ступить: протянул ноги-то!
— Для нас очень хорошо и полезно, что
черт его
унес… Ну, а дела моего еще не прислали сюда?
Кедрил что-то вроде Дон Жуана; по крайней мере и барина и слугу
черти под конец пьесы
уносят в ад.
— Явился еси, с небеси,
чёрт его
унеси!
Он питался, кажется, только собственными ногтями, объедая их до крови, день и ночь что-то
чертил, вычислял и непрерывно кашлял глухо бухающими звуками. Проститутки боялись его, считая безумным, но, из жалости, подкладывали к его двери хлеб, чай и сахар, он поднимал с пола свертки и
уносил к себе, всхрапывая, как усталая лошадь. Если же они забывали или не могли почему-либо принести ему свои дары, он, открывая дверь, хрипел в коридор...
— Слава Богу,
черт их
унес! — сказал Чартков, когда услышал затворившуюся в передней дверь.
Утром его нашли мертвым. Лицо его было спокойно и светло; истощенные
черты с тонкими губами и глубоко впавшими закрытыми глазами выражали какое-то горделивое счастье. Когда его клали на носилки, попробовали разжать руку и вынуть красный цветок. Но рука закоченела, и он
унес свой трофей в могилу.
— А еще я говорю: нам чужие желают, чтоб нас
черти взяли, это правда… А как вы думаете, если б здесь сейчас были наши жидки да увидели, что вы со мной хотите делать, — какой бы они тут гевалт подняли, а? А об мельнике через год, кого ни спросите, свои братья скажут: а пусть его чорт
унесет… Три!
Такими она меня впечатлениями исполнила, что я даже физическую усталость почувствовал, и очень рад был, когда ее
черт от меня
унес.
Чертенок. Ишь добрый какой! Все бога поминает. Погоди ж ты, и
черта помянешь.
Унесу у него краюшку. Хватится, станет искать. Жрать захочется, обругается и
черта помянет. (Берет краюшку,
уносит и садится за куст, выглядывает, что будет делать мужик.)
„Утром больного нашли мертвым. Лицо его было спокойно и светло; истощенные
черты с тонкими губами и глубоко впавшими закрытыми глазами выражали какое-то горделивое счастье. Когда его клали на носилки, попробовали разжать руку и вынуть красный цветок. Но рука закоченела, и он
унес свой трофей в могилу“.
Это она. Смерть
унесла с собою страшные следы ее жестокой болезни. Лицо прояснилось, просветлело, и выражение бесконечного покоя легло на юные
черты.
—
Черт в зубах
унес! — отвечали ему товарищи, освещая впереди и около себя все места и неся на руках слабую, безмолвную Эмму.